Памятник Марине Цветаевой во Франции. Автор Зураб Церетели
Церетели поставит памятник Цветаевой
В своей московской Галерее искусств Зураб Церетели представил новую работу.
Это скульптурный диптих - два памятника, в одном из которых запечатлена Марина Цветаева,
в другом - поэт Борис Пастернак.
По словам Церетели, памятник Цветаевой завтра отправится во Францию,
где он будет открыт 16 июня в курортном городке Сен-Жиль-Круа-де-Ви.
А памятник Пастернаку планируется установить в центре Москвы
во дворе дома, где в течение 10 лет жил поэт.
Сейчас там располагается Музей частных коллекций ГМИИ им. Пушкина.
Источник: http://www.rbcdaily.ru/photo/562949983965260
Марина Ивановна Цветаева любила и писала о Памятник-Пушкине, а теперь и сама стала Паятник-Цветаевой!
"Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а просто Памятник-Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождем и под снегом, - о, как я вижу эти нагруженные снегом плечи, всеми российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! - плечами в зарю или в метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется "Памятник Пушкина". Памятник Пушкина был цель и предел прогулки: от памятника Пушкина - до памятника Пушкина. Памятник Пушкина был и цель бега: кто скорей добежит до Памятник-Пушкина. Только Асина нянька иногда, по простоте, сокращала: "А у Пушкина - посидим", чем неизменно вызывала мою педантическую поправку: "Не у Пушкина, а у Памятник-Пушкина". Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских ворот до памятника Пушкина - верста, та самая вечная пушкинская верста, верста "Бесов", верста "Зимней дороги", верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная и принятая {*}. {* Там верстою небывалой Он торчал передо мной... ("Бесы"). Пушкин здесь говорит о верстовом столбе. - М. Ц. Ни огня, ни черной хаты... Глушь и снег... Навстречу мне Только версты полосаты Попадаются одне... ("Зимняя дорога").} Памятник Пушкина был - обиход, такое же действующее лицо детской жизни, как рояль или за окном городовой Игнатьев, - кстати, стоявший почти так же непреложно, только не так высоко, - памятник Пушкина был одна из двух (третьей не было), ежедневных неизбежных прогулок - на Патриаршие пруды - или к Памятник-Пушкину. И я предпочитала - к Памятник-Пушкину, потому что мне нравилось, раскрывая и даже разрывая на бегу мою белую дедушкину карльсбадскую удавочную "кофточку", к нему бежать и добежав обходить, а потом, подняв голову, смотреть на чернолицего и чернорукого великана, на меня не глядящего, ни на кого и ни на что в моей жизни не похожего. А иногда просто на одной ноге обскакивать. А бегала я, несмотря на Андрюшину долговязость и Асину невесомость и собственную толстоватостъ - лучше их, лучше всех: от чистого чувства чести: добежать, а потом уж лопнуть. Мне приятно, что именно памятник Пушкина был первой победой моего бега. С памятником Пушкина была и отдельная игра, моя игра, а именно: приставлять к его подножью мизинную, с детский мизинец, белую фарфоровую куколку - они продавались в посудных лавках, кто в конце прошлого века в Москве рос - знает, были гномы под грибами, были дети под зонтами, - приставлять к гигантову подножью такую фигурку и, постепенно проходя взглядом снизу вверх весь гранитный отвес, пока голова не отваливалась, рост - сравнивать. Памятник Пушкина был и моей первой встречей с черным и белым: такой черный! такая белая! - и так как _черный_ был явлен гигантом, а _белый_ - комической фигуркой, и так как непременно - нужно выбрать, я тогда же и навсегда выбрала черного, а не белого, черное, а не белое: черную думу, черную долю, черную жизнь. Памятник Пушкина был и моей первой встречей с числом: сколько таких фигурок нужно поставить одна на другую, чтобы получился памятник Пушкина. И ответ был уже тот, что и сейчас: "Сколько ни ставь"... с горделиво-скромным добавлением: "Вот если бы сто м_е_н_я, тогда - м_о_ж_е_т, потому что я ведь еще вырасту"... И, одновременно: "А если одна на другую сто фигурок, выйду - я?" И ответ: "Нет, не потому что я большая, а потому что я живая, а они фарфоровые". Так что памятник Пушкина был и моей первой встречей с материалом: чугуном, фарфором, гранитом - и своим. Памятник Пушкина со мной под ним и фигуркой подо мной был и моим первым наглядным уроком иерархии: я перед фигуркой великан, но я перед Пушкиным - я. То есть маленькая девочка. Но которая вырастет. Я для фигурки - то, что Памятник-Пушкина - для меня. Но что же тогда для фигурки - Памятник-Пушкина? И после мучительного думанья - внезапное озарение: а он для нее такой большой, что она его просто не видит. Она думает - дом. Или - гром. А она для него - такая уж маленькая, что он ее тоже - просто не видит. Он думает: просто блоха. А меня - видит. Потому что я большая и толстая. И скоро еще подрасту. Первый урок числа, первый урок масштаба, первый урок материала, первый урок иерархии, первый урок мысли и, главное, наглядное подтверждение всего моего последующего опыта: из тысячи фигурок, даже одна на другую поставленных, не сделаешь Пушкина."
Источник: Марина Цветаева "Мой Пушкин".
Остальные фото - смотрите Фотоальбом
Раздел сайта АЛЬБОМЫ
⇐ Вернутся назад